Олег Лункин, с которым мы неделю назад вместе герметили швы на «Алмазе», был чемпионом института в тяжёлом весе. А ещё он был старостой курса и в общежитии занимал один целую комнату.

— Кто, б…?! Кого там на … послать? — раздалось из-за двери примерно через минуту, после того как я принялся барабанить по ней, сперва кулаком, а потом и ногами.

— Да я это, я.

— Кто я?!

Я слышал, как шаркают по полу шаги, но стучать не переставал.

Дверь распахнулась.

— Ты что ли? Чего хотел-то? — Лункин смачно зевнул, опустил уже готовый проучить назойливого гостя кулак и уставился на меня заспанным взглядом.

— Скакалка нужна. У тебя есть?

— Какая на … скакалка?

— Обычная, с ручками, на верёвку похожа. Очень надо.

— Хрень какая-то. Было бы из-за чего человека будить, — Олег, наконец, врубился, что я хочу, и, ещё раз зевнув, пошёл искать «верёвочку с ручками».

Поиски продолжались недолго. Порывшись в шкафу, он вытащил оттуда самую обыкновенную резиновую прыгалку и протянул её мне:

— Ну? И зачем тебе?

— Что зачем?

— Зачем она тебе прямо сейчас?

— Проверить хочу кое-что.

Я расправил скакалку, показал знаком Олегу, чтоб отошёл и…

— …хренасе, — выдохнул он через полминуты, когда я закончил «первый подход к снаряду». — А ну-ка! Дай, я…

Лункин протянул было руку, чтобы забрать «инвентарь», но я быстро отшагнул назад и кивнул на дверь:

— Тут места мало. Лучше на улице.

— Разумно, — не стал спорить Олег…

Уже через час на спортплощадке за общежитиями было не протолкнуться. Толпа собралась человек семьдесят. Кое-кто даже свои скакалки принёс и пробовал повторить то, что я выделывал на потеху публике. У некоторых получалось. Правда, не всё, а лишь отдельные элементы. Точность движений дана не каждому, обычно её вырабатывают годами упорных тренировок… ну, или получают даром при переносе во времени.

«Сверхсовременное» покрытие из резиновых плиток позволяло мне демонстрировать практически весь трюковой арсенал «роуп-скиппинга». И семенящий бег, и скрещивание, и ножницы, и стойки-перевороты, и полусальто, и даже, гы-гы, «подпрыгивание на ягодицах».

Народ был в восторге.

— А ну, отошли! Все в круг, б…! Место давайте! — «регулировал» Лункин напор желающих приобщиться к «искусству», однако, по мере того, как толпа прибывала, это получалось у него всё хуже и хуже, а потом он и вовсе махнул рукой: «делайте, что хотите, анархия — мать порядка».

Впрочем, оно и к лучшему. Я уже порядком устал, а теснота стала отличным поводом, чтобы завершить выступление. Тем более что многие к этому времени уже разбились на группы и начали заниматься скиппингом самостоятельно.

И это хорошо. Моё дело — «вбросить идею в массы», а дальше пусть разбираются сами.

Сперва шаффл, теперь — скиппинг…

Надо бы что-нибудь третье. Для полноты картины. Чтобы, так сказать, до конца оформить «новую молодёжную философию»: быть не как все, стремиться к лучшему, преодолевать невозможное…

Что именно не хватает для полного счастья, я понял, когда уже шёл на стройку.

Высокий бордюр, заборчик, контейнер для мусора, бетонная тумба, лестница, одноэтажное здание ЦТП… Самое то для «паркура»…

Короткий «забег» по элементам городской инфраструктуры никто не заметил, только парочку голубей спугнул и охотящуюся на них кошку. Да я, собственно, и не стремился пока к известности в этой области. Чувствовалось, что над трэйсингом надо ещё поработать — чуть было не навернулся, когда перепрыгивал через забор с полуопорой на руки, как в чехарде. Случайно зацепился ногой за выступающую штакетину, и, если бы та не оказалась подгнившей, пришлось бы, как минимум, зашивать штаны, а как максимум — чертить носом асфальт, а потом ловить кайф в местном отделении травматологии.

Тем не менее, даже такой результат меня, в общем и целом, порадовал. Всё-таки могу кое-что. Осталось лишь закрепить навыки тренировками, а потом сколотить команду из таких же безбашенных трэйсеров-паркуристов и начинать внедрять очередную новинку. Тогда точно получится своего рода мина и под размеренный косный стиль комсомола 80-х, и под новомодные веяния андеграундной субкультуры «прогнившего Запада». А если ещё и придать начинанию военно-патриотическую направленность… перспективы открываются просто шикарные: «Нам больше не надо ИХ догонять. Пусть ОНИ догоняют нас…»

На стройплощадке я появился к концу обеденного перерыва, без четверти час. Специально подгадывал, чтобы не отвлекать людей от важного дела и чтобы ещё оставалось время заняться чем-то другим.

На воротах опять дежурил Кузьмич.

— Что это за суета у вас? — спросил я, глядя, как дежурный электрик несётся через площадку, а затем начинает остервенело дёргать дверь деревянного сооружения «типа сортир».

— Петрович сегодня грибочков домашних принёс, — философски заметил сторож, прикрыв ладонью глаза и тоже, как я, с интересом наблюдая за разворачивающимся действием.

Из-за двери туалета послышался сдавленный голос:

— Да занято, бе вашу мать!

— О, пардон.

Электрик бросил терзать дверь и помчался в сторону котлована.

— Сильвупле, бл… — знакомо прокряхтело вдогонку.

— Чёт долго Иваныч. Видать, хорошо проняло, — Кузьмич бросил докуренную цигарку и, растоптав сапогом бычок, кивнул на прорабскую. — Ты лучше туда не ходи, а то тоже предложат.

— Чего предложат?

— Грибочков откушать, чего же ещё? — пожал плечами сторож…

Пока я раздумывал, следовать его совету или не следовать, из штабного вагончика сам вышел тот, кто нужен.

— Андрюха! Ты? А я уж думал, что не придёшь, — двоюродный брат дяди Коли спрыгнул с «крыльца» и махнул рукой, указывая на недостроенный корпус. — Пойдём, побалакаем. Так сказать, тет-а-тет.

«Хм, — я мысленно покачал головой. — У них что сегодня? День советско-французской дружбы? Эскадрилья «Нормандия» прилетает? Трюфели от Петровича, пардон, а теперь ещё тет-а-тет… Чёрт-те чего творится. Действительно — полное сильвупле, бл…»

У меня даже появилось опасение, что Барабаш-два задумал что-то недоброе.

К счастью, я опасался напрасно. Ничего он не замышлял. Просто хотел произвести обмен без лишних глаз и ушей.

— Мастер уже полпузыря опростал, Колька тоже принял чуток, — пояснил сантехник, когда мы очутились на месте, в небольшом помещении на втором этаже, приспособленном под сушилку. — А я, сам знаешь, завязал, так что ну их. Только мешать будут, — он вопросительно посмотрел на меня. — Ну что? Принёс?

— Принёс, — я уселся за сколоченный из досок стол и едва заметно поморщился. Запашок в сушилке стоял тот ещё.

— Я тоже принёс, — Николай расположился напротив и вытащил из кармана завёрнутый в тряпицу александровский рубль. — Вот. Владей на здоровье.

Мы обменялись «сокровищами», и каждый принялся рассматривать своё, новоприобретённое.

— Будет теперь у бати Жигуль. И не какой-нибудь, а новёхонький, — пробормотал Барабаш, вдоволь налюбовавшись на отрывной купон выигрышного билета, затем спрятал его куда-то за пазуху и снова взглянул на меня. — Слушай, Андрюх… — он внезапно замялся.

— Слушаю.

— Ты это. Какой-нибудь шкаф интересный недавно не находил? Нет?

— Шкаф? — пожал я плечами. — Да вроде бы нет. А что?

— Да нет, ничего. Просто спросил, — развёл руками сантехник…

Тем же вечером я улучил момент и запихнул монету в Шурин портфель, сопроводив её поясниловкой, какое это на самом деле сокровище и сколько оно стоит в двухтысячных, после чего с чувством выполненного долга лёг спать. Никакие сны в эту ночь мне не снились…

Вторник. 2 ноября 1982 г.

В бильярдную я шёл, как на экзамен. Неделя осталась до смерти «дорогого Леонида Ильича», пора уже становиться оракулом, а на серьёзный разговор товарищи офицеры всё не выходят и не выходят. Хочешь не хочешь, придётся брать инициативу в свои руки. Как именно, я пока не решил. Два дня думал, но ничего путного придумать не смог. Придётся, видимо, как всегда — соображать по ходу, то бишь, импровизировать.